Вообще, когда просыпается любопытство, лучше все-таки не довольствоваться объяснениями на пальцах, а сразу идти на
www.progarchives.com.
Раз уж пошел разговор о Штокхаузене, эмбиенте и краут-роке, я, пожалуй, изложу свои взгляды на роль и место этой ветки около-музыкального творчества в развитии музыки, возможно кому-то это будет интересно.
Двадцатый век для музыки это эпоха технологических открытий, творческого поиска и экспериментов. К этому времени музыка старого образца, загнанная в рамки 12-ступенчатой темперации, начала себя изживать. Надо понимать, что, например, рояль - инструмент строго темперированный. Скрипка или, скажем, вокал нет - с их помощью можно исполнить хоть интервал в четверть тона, хоть вообще деформировать высоту ноты непрерывно. Но этими возможностями практически никто не пользовался до поры до времени. Однако в двадцатом веке композиторам наконец-то стало тесно в рамках старого строя, к тому же стали появляться электронные приборы, способные воспроизводить звуки любой частоты. Да и сама частота отошла на второй план, поскольку кого-то вдруг осенило, что звуки можно использовать и сами по себе, не составляя из них мелодию.
Центральной идеей минималистов, например, как раз и был возврат к истокам - к звуку. Классика минимализма призвана продемонстрировать слушателю красоту звука, в противовес традиционной классике, где демонстрировалась красота гармонии. Почти все передовые композиторы двадцатого века, в некоторый период своего творчества нисходили до наиболее примитивного уровня. Что стоит за этим? Мне очевидно, что за этим стоит желание начать все с нуля. Полностью разбить старые стереотипы и начать творить музыку уже не скованную стереотипами. Вот на этом моменте, собственно говоря, и прошло важнейшее разделение в музыке двадцатого века. На радикалов, которые хотели начать все с чистого листа, избавившись от всяких границ и стереотипов, и на либералов, которые стали отталкиваться от того, что уже существует, постепенно внедряя туда новаторские элементы.
А теперь собственно пара слов о моем отношении к происходящему. Музыка радикалов,
существующая на сегодняшний день, для меня не более чем возня в песочнице. Баловство с новыми возможностями, первый блин, который, как известно, всегда получается комом. Вспомните, сколько времени прошло от создания привычных нам музыкальных инструментов и повсеместного внедрения 12-ти ступенчатой темперации до появления Бартока, например. А ведь современность дает гораздо больше возможностей, и сколько же времени потребуется для появления музыки, которая бы лучшим образом раскрывала их все? Представьте себе песню в размере две четверти, в которой используется только один мотив - переход с тоники на доминанту и обратно. Кто-то обнаружил, что этот переход звучит хорошо и создал целое произведение посвященное демонстрации только этого перехода. Вряд ли кто-то захочет слушать это произведение. Вот музыка Штокхаузена, вроде произведения для солиста и радиоприемника, недалеко ушла по уровню от этого. Но ее критики называют шедевром. А все потому, что переход с тоники на доминанту мы уже привыкли слышать везде где только можно, а вот сочетание вокала с шумами радиоприемника нет. На самом деле использование шумов - такой же художественный прием как и любой другой, пытаться придать законченный вид одному-единственному приему это глупость. Для Масами Акиты шум самодостаточен, это отдельный мир, отдельное искусство, но с глобальной точки зрения это лишь один составной элемент, который можно использовать в музыке.
В этом отношении, я уважаю труд тех, кто вернулся к истокам и работает со звуками, но я не готов ставить их творчество на одну ступень с музыкой, которая опирается на опыт веков. Слушать я готов только либералов, о которых писал, то есть людей, отталкивающихся от уже существующего и внедряющих конкретные нововведения. Например Жан Мишель Жара я слушаю с удовольствием, он использует инструменты двадцатого века и играет на них музыку, построенную по принципам традиционной классики.