Вот он например не знает что такое Байкал. А вот его жена знает. Он звукоинженер-дурачина, а она профи-экономист. Он пропадает на работе почти всегда, а потом жена его побивает.

Вывод: Нафига им Байкал?

Много лет он мечтал опуститься на дно Марианского желоба, попасть в его самую глубокую точку
– впадину Челленджер. Чтобы осуществить мечту, режиссер и исследователь Джеймс Кэмерон
спроектировал и построил свой собственный футуристический батискаф, названный в честь
впадины Челленджер – Deepsea Challenger. После семи лет исследований, проектирования и
тестов у инженеров команды Кэмерона не было ответа на главный вопрос: сможет ли батискаф
выдержать давление на глубине около 11 тысяч метров? Чтобы получить ответ, Джеймс Кэмерон
рискнул собственной жизнью.

05:15, 26 марта 2012 года
11º22' северной широты, 142º 35' восточной долготы
Юго-запад Гуама, западная часть Тихого океана

Утро, еще не рассвело. Мой батискаф Deepsea Challenger бросает из стороны в сторону в
гигантских волнах Тихого океана. С полуночи мы все уже на ногах и после пары часов
беспокойного сна начинаем готовить оборудование к погружению. У всей команды зашкаливает
адреналин. Сегодня условия для погружения не самые благоприятные. Через внешние камеры я
вижу, как рядом с моей капсулой кружат два водолаза, пытаясь подготовить батискаф к спуску.
После мечтаний длиною в жизнь, семи лет проектирования батискафа, трудных месяцев
его строительства, напряжения и волнения я наконец приближаюсь к впадине Челленджер, самой
глубокой точке Мирового океана.
Кабина пилота – стальной шар диаметром 109 сантиметров, я упакован в нее, как грецкий орех в
скорлупу. Сижу, согнув колени и упираясь головой в потолок. Я вынужден буду сохранять это
положение в течение следующих восьми часов. Мои голые пятки упираются в 180-килограммовую
крышку люка, задраенную снаружи. Меня часто спрашивают, не бывает ли у меня в батискафе
приступов клаустрофобии. Отнюдь: мне здесь удобно и приятно. Перед глазами у меня три
видеомонитора, передающих изображение от внешних камер, и сенсорная панель управления.
Ярко-зеленый батискаф завис в волнах, как вертикальная торпеда, нацеленная в центр Земли. Я
поворачиваю свою 3D-камеру, закрепленную на конце 1,8-метрового гидравлического
манипулятора, чтобы увидеть, что происходит над аппаратом. Водолазы приготовились к
отсоединению батискафа от плавучего баллона, удерживающего аппарат на поверхности воды.
Я долго ждал этого момента и в последние несколько недель много думал о том, что будет, если
все пойдет не по плану. Но сейчас я на удивление спокоен. Ни тревог, ни опасений – лишь
решимость сделать то, что мы задумали, и детское нетерпение. Я внутри батискафа.
Я принимал участие в проектировании этого аппарата и досконально знаю все его возможности и
слабые места. После недель тренировок моя рука уже безошибочно тянется к нужным
переключателям.
Пора начинать. Я делаю глубокий вдох и включаю микрофон: «ОК, готов к погружению. Отпускай,
отпускай, отпускай!»
Главный водолаз дергает трос и отсоединяет плавучий баллон. Батискаф камнем падает вниз, и
уже через несколько секунд водолазы кажутся игрушечными фигурками далеко наверху. Они
стремительно уменьшаются и исчезают; остается лишь темнота. Я бросаю взгляд на приборы и
вижу, что опускаюсь со скоростью около 150 метров в минуту. После мечтаний длиною в жизнь,
семи лет проектирования батискафа, трудных месяцев его строительства, напряжения и волнения
я наконец приближаюсь к впадине Челленджер, самой глубокой точке Мирового океана.

05:50, глубина 3810 метров, скорость погружения 1,8 м/c

Всего через 35 минут я прохожу глубину, на которой лежит «Титаник», в четыре раза быстрее,
чем на российском батискафе «Мир», который мы в 1995-м использовали для съемок остатков
знаменитого судна. В то время мне казалось, что «Титаник» лежит на невообразимой глубине и
отправиться к нему – примерно как полететь на Луну. Сегодня я небрежно машу рукой, минуя эту
глубину, будто скользя вниз по письмам в своей электронной почте.
Этот проект появился благодаря энтузиазму мечтателей, которые верили, что они могут
сделать невозможное. Через несколько часов мы узнаем, сбылись ли дерзкие мечты.
Еще через 15 минут я прохожу 4760 метров, глубину, на которой лежит линкор «Бисмарк». Когда
в 2002 году я исследовал остатки этого корабля, лампа прожектора взорвалась прямо над
обшивкой нашего батискафа. Тогда я впервые стал свидетелем подводного взрыва. Если у Deepsea
Challenger выйдет из строя прожектор, я ничего не почувствую – темный кадр в конце фильма.
Но такого не случится. Мы три года проектировали и старательно собирали эту миниатюрную
стальную сферу.Температура воды снаружи опустилась с тридцати градусов Цельсия до двух. Моя кабина пилота
стремительно остывает, ее стенки покрылись большими каплями конденсата. Голые ноги,
упирающиеся в металлическую крышку люка, начинают замерзать; на то, чтобы надеть шерстяные
носки и водонепроницаемые ботинки, в этом тесном пространстве у меня уходит несколько минут.
Затем я натягиваю шерстяную шапку, чтобы закрыть голову от холодной влажной стали, давящей
сверху, и – да! – чтобы больше походить на настоящего исследователя. В окружающей меня
темноте единственные намеки на движение – частички планктона, мелькающие в свете прожектора,
как будто я еду на машине в снежную бурю.

06:33, глубина 7070 метров, скорость погружения 1,4 м/c

Я только что прошел максимальную глубину, на которую когда-либо погружался человек, –
уровень китайского «Чжаолонга». Несколько минут назад я миновал глубины, на которые
опускались русский «Мир», французский «Наутилус» и японский «Шинкаи» – шесть с половиной
тысяч метров. Подумать только: все эти аппараты были сделаны в рамках масштабных программ,
финансируемых государством. А наша маленькая зеленая торпеда построена частным образом, в
помещении торгового центра, зажатого между оптовым магазином сантехники и павильоном,
торгующим фанерой, на окраине Сиднея. Этот проект появился благодаря энтузиазму мечтателей,
которые верили, что они могут сделать невозможное. Через несколько часов мы узнаем, сбылись
ли дерзкие мечты.

06:46, глубина 8230 метров, скорость погружения 1,3 м/c

Я только что побил свой собственный рекорд одиночного погружения, поставленный три недели
назад в Новобританском желобе, рядом с Папуа-Новой Гвинеей. Трудно поверить, что мне нужно
пройти еще 2740 метров. Я миновал все пункты на своей контрольной таблице спусков, и теперь,
во время этого долгого и тихого падения мне остается только наблюдать, как увеличиваются
цифры на индикаторе глубины. Единственный звук, который я слышу, – редкое шипение
кислородного соленоида. Если батискаф даст течь, вода выстрелит с силой лазерного луча,
разрезая все на своем пути, включая толстые стальные стенки моей кабины и меня. Я думаю о
том, что почувствую, если это случится. Будет больно? В любом случае я проживу после этого
лишь пару секунд.

07:43, глубина 10 850 метров, скорость погружения 0,26 м/c

Прошел еще час. На последних 2740 метрах батискаф замедлил ход. Я сбросил несколько
металлических пластинок-балластов, удерживаемых на корпусе электромагнитами, чтобы выровнять
аппарат. Я опускаюсь очень медленно, под действием одного лишь давления. Судя по показаниям
альтиметра, до дна еще 46 метров. Все камеры работают, прожекторы направлены вниз. Я
вцепился в рычаги управления и вглядываюсь в черные мониторы.
Совершив более 80 погружений, я видел разное морское дно. Но такого – никогда.
Никогда!30 метров… 27… 24… 21… 18… Наконец я вижу свет, отражающийся от дна. Само дно выглядит
гладким, как яичная скорлупа, никаких неровностей, ничего, что помогло бы определить
расстояние. Я слегка торможу с помощью вертикальных рычагов. Через пять секунд батискаф
ударяется о дно.
Я пока не уверен, что это твердая поверхность. Вода прозрачна как стекло. Я смотрю далеко
вперед: ничего. Дно абсолютно ровное. Совершив более 80 погружений, я видел разное морское
дно. Но такого – никогда. Никогда!

07:46, глубина 10 898,5 метра

Я направляю батискаф еще ниже. С внешней камеры, закрепленной на гидравлическом
манипуляторе, я вижу, как опора батискафа проваливается еще сантиметров на 10, прежде чем он
останавливается. Я сделал это. Спуск занял два с половиной часа. Сверху надо мной раздается
голос: «Deepsea Challenger, это суша. Проверка связи». Голос слышится слабо, но очень
отчетливо. А мы-то беспокоились, что на такой глубине голосовая связь работать не будет!
Я включаю микрофон. «Суша, это Deepsea Challenger. Я на дне. Глубина – 10 898 метров…
системы жизнеобеспечения работают нормально, все в порядке». Только сейчас мне приходит в
голову, что я мог бы заготовить какую-нибудь пафосную фразу для этого момента, что-то вроде
«Еще один маленький шаг, сделанный человеком». Но я не подготовил фразы.
Проходит несколько секунд, прежде чем мои слова со скоростью звука поднимаются вверх из
подводного мира, и до меня доходит ответ: «Повторите». Бывший служащий ВМС, поддерживающий
радиосвязь, по сравнению со мной еще более прозаичен. Военная выучка. Но я могу представить,
как там, наверху, на корабле, все радостно улыбаются и хлопают в ладоши. Я знаю, что мою
жену Сюзи сейчас не оторвать от монитора, и представляю, как она рада за меня. А я горд за
свою команду. Большинство тех, кто строил батискаф, сейчас в диспетчерской, и пока еще они
не до конца осознают, что мы сделали.
Десять тысяч восемьсот девяносто восемь с половиной... Черт побери, на приемах я буду
округлять эту цифру до 11 тысяч метров. Затем я слышу голос, который совсем не ожидал:
«Удачи, малыш!» – говорит Сюзи. Она была рядом со мной на протяжении всей экспедиции,
скрывая волнение и поддерживая меня на все сто процентов. Я знаю, каким это было испытанием
для ее нервов.
Но сейчас мне нужно забыть о первом успехе и приниматься за работу. Мы запланировали, что я
проведу на дне пять часов, и нужно еще многое успеть. Я поворачиваю батискаф и через камеры
пытаюсь оглядеться в мире, в который прибыл. Дно плоское. Я завожу моторы, открываю внешний
люк научного отделения и разворачиваю манипулятор, чтобы взять первую пробу осадка со дна.
Если через десять минут все оборудование выйдет из строя, по крайней мере я привезу образцы
для ученых.
Мне недостаточно было просто построить батискаф, который побьет мировой рекорд глубины
спуска. Для меня было важно, чтобы этот аппарат стал научной площадкой. Совершенно
бессмысленно рваться в самую труднодоступную и неисследованную точку планеты, не имея
возможности собрать образцы.
Проба ила на борту. Я улучаю момент, чтобы сфотографировать крупным планом часы Rolex
Deepsea швейцарской фирмы – партнера нашей экспедиции. Закрепленные на рычаге манипулятора,
они все еще тикают, несмотря на давление 1147 килограммов на квадратный сантиметр. В 1960
году в рамках проекта лейтенант военно-воздушных сил США Дон Уолш и швейцарский океанолог
Жак Пикар в массивном батискафе «Триест» опустились на ту же глубину – это единственные два
человека, которым когда-либо удалось сделать то, что мне сегодня. Они тоже взяли с собой
специально изготовленный для экспедиции Rolex – и он отлично выдержал давление.
Но не все работает столь безупречно. Через несколько мгновений после того, как я сделал
снимок часов, взгляд мой падает на плывущие желтые масляные шарики. Гидравлическая система
протекает. Спустя несколько минут я теряю управление краном-манипулятором для сбора образцов
и люком научного отсека. Я больше не могу забирать пробы, но камеры пока работают, и я
продолжаю исследование.

09:10, глубина 10 897 метров, скорость 0,26 м/с

С помощью толкателей я двигаюсь на север через ровную плоскость, запруженную осадочными
отложениями. Поверхность напоминает пустую автостоянку, на которой только что выпал снег. Я
не вижу на дне признаков бурной жизни, лишь время от времени мимо проплывают редкие
амфиподы, крошечные, как снежинки. Скоро я должен наткнуться на «стену» впадины. Из наших
гидролокационных карт я знаю, что это не совсем стена, скорее – довольно пологий холм.
Надеюсь, я найду выходы горных пород, в которых, возможно, есть пока неизвестные нам
примитивные организмы.
Пока я наблюдаю все через камеры. Но, помня обещание, данное самому себе перед погружением,
я решаю посмотреть на все собственными глазами. У меня уходит пара минут на то, чтобы
немного отодвинуть оборудование и принять положение, в котором я смогу смотреть прямо в
иллюминатор. Это место раньше никто и никогда не видел: хотя Уолш и Пикар достигли такой же
глубины, они погружались в 37 километрах к западу от впадины Челленджер, в точку, которая
впоследствии была названа впадиной Витязь-1.
Все другие поверхности морского дна, на которых мне довелось побывать, даже на глубине 8230
метров в Новобританском желобе, хранили следы червяков и морских огурцов. Здесь же – ни
единого признака развитых – не примитивных форм жизни. Я понимаю, что на самом деле
поверхность впадины не безжизненна – в пробе, которую я взял, мы почти наверняка обнаружим
новые виды бактерий. Но меня не покидает чувство, что я спустился на границу самой жизни.
Некоторые ученые из нашей команды считают, что жизнь действительно зародилась именно в этих
бездонных глубинах около четырех миллиардов лет назад. Это стало возможным за счет
колоссального количества энергии, высвободившейся во время субдукции океанической плиты, в
результате чего и появился Марианский желоб. Я чувствую себя ничтожно малым перед
бесконечностью всего того, что нам неизвестно. Я понимаю, как мала свеча, которую я зажег
здесь за эти несколько минут, и как много еще остается сделать для познания нашего огромного
мира.

10:25, глубина 10 877 метров, скорость 0,26 м/с

Я нашел северный склон и осторожно поднимаюсь по его волнистому гребню. Я почти в полутора
километрах к северу от места своей посадки. Пока что никаких обнажений горных пород. В
путешествии по плоскому дну впадины я нашел и сфотографировал два возможных признака жизни:
лежащий на дне студенистый шарик, размером меньше детского кулачка, и темную полосу полтора
метра длиной, которая может оказаться домом какого-нибудь подземного червя. Обе находки
загадочны и не похожи ни на что из того, что мне приходилось видеть во время прежних
погружений. Я сделал фотографии в высоком разрешении и предоставлю ученым возможность
поломать над ними голову. Но тем временем пара батарей, питающих батискаф, разряжаются,
неисправен компас, а гидролокатор вовсе умер. Плюс я лишился двух из трех двигателей по
правому борту, поэтому батискаф движется медленно, и управлять им стало сложнее. Все это –
последствия сильнейшего давления. Я тороплюсь, понимая, что времени осталось мало, но
надеюсь добраться до крутых обрывов – что-то подобное я наблюдал в Новобританском желобе:
там их населяла популяция живых организмов, совершенно отличных от тех, что обитали на
пологой поверхности впадины.
Внезапно я чувствую, что батискаф клонится вправо, и проверяю, что происходит с двигателями.
Отказал последний двигатель правого борта. Теперь я не могу собирать образцы и делать
снимки, поэтому оставаться здесь бесполезно. Я провел на дне менее трех часов. Неохотно я
вызываю сушу и говорю команде, что готов к подъему.

10:30, глубина 10 877 метров, скорость 3 м/c

Всегда чуть медлишь, перед тем как нажать на переключатель, отвечающий за сброс балласта.
Если грузы не упадут, ты не вернешься домой. Я несколько лет проектировал механизм
высвобождения грузов, и инженеры, которые построили и протестировали его, поработали
основательно: пожалуй, это самая надежная система во всем батискафе. Но когда тянешь руку к
переключателю, всегда сомневаешься. Я не думаю слишком долго – я просто жму.
Щелчок. Раздается знакомое «бух», как только два 243-килограммовых груза соскальзывают по
колее и падают на дно. Батискаф кренится, и дно тут же пропадает в полной темноте.
Я чувствую, как батискаф сопротивляется и раскачивается на пути вверх. Я двигаюсь со
скоростью более трех метров в секунду – быстрее не поднимался еще ни один батискаф – я буду
на поверхности максимум через полтора часа. Я представляю, как давление выталкивает
батискаф, словно огромный питон, который не смог раздавить добычу и теперь медленно
ослабляет хватку. Цифры на индикаторе глубины уменьшаются, и мне становится легче. Я
возвращаюсь в мир воздуха и солнечного света, к нежному поцелую Сюзи.